glockmeister

Установка мемориальной доски Маннергейму стала возможна не благодаря изменению политики Кремля по отношению к проблеме героизации нацистских пособников, а исключительно из-за вопиющей некомпетентности сотрудников РВИО. Подобно не выдерживающему элементарной критики современному украинскому мифу о непричастности ОУН-УПА и ее руководства к массовым убийствам и этническим чисткам в определенных кругах российского общества сложился миф о Маннергейме как о честном и благородном русском офицере, любившем свою вторую родину. Этот миф сформировался прежде всего благодаря мемуарам самого маршала, и согласно ему Маннергейм был вынужден вступить в Великую Отечественную войну на стороне Гитлера, однако он остановил на «старой границе» наступавшие на Ленинград финские войска и тем самым спас город. Более того, в отличие от германских войск финны не обстреливали и не бомбили Ленинград. Участие Финляндии в войне против Советского Союза ― не более чем досадная случайность, которая к тому же была преодолена в 1944 году.

Проблема в том, что многочисленные публикации профессиональных ученых, занимавшихся историей Финляндии соответствующего периода (таких, например, как профессор В.Н. Барышников из Санкт-Петербургского государственного университета или профессор С.Г. Веригин из Петрозаводского государственного университета), рисуют совсем другую картину.

В 1941-м руководство Финляндии видело целью войны против СССР не только восстановление границ 1939 года, но и приобретение новых территорий. К Финляндии должны были отойти Кольский полуостров и вся Карелия, южную границу планировалось провести по Неве. Что же касается Ленинграда, то финское правительство соглашалось с нацистами: этот город необходимо ликвидировать. В полном соответствии с общим планом финские войска замкнули северное полукольцо блокады и вопреки мифу остановились не сами, а были остановлены частями Красной Армии на рубеже Карельского укрепрайона, преодоление которого сулило огромные потери. Именно поэтому, кстати, финская артиллерия не обстреливала Ленинград ― дальности орудий не хватало. К осени 1941 года финские войска перекрыли пути сообщения Ленинграда с Мурманском и Архангельском, а также Балтийско-Волжский водный путь, тем самым внеся весомый вклад в массовую гибель ленинградцев от голода. А в октябре 1942 года финские части совместно с немцами предприняли попытку перехватить ладожскую Дорогу жизни и захватить остров Сухо — к счастью, безрезультатно. Так что гибель ленинградских блокадников ― на совести Маннергейма в той же мере, как и германских генералов.

На оккупированной финскими войсками территории Карелии все было не лучше. Первое, чем занялись там финны, ― это этнической чисткой «инородцев», то есть в первую очередь русских. В соответствии с приказом Маннергейма №132 от 8 июля 1941 года для русских организовывались концлагеря. По численности угодившего за колючую проволоку мирного населения Карелия быстро вышла на первое место среди всех оккупированных территорий СССР. Ни в одной из областей, оккупированных нацистами, не было такого количества лагерей. В финских концлагерях погибло от четверти до трети узников. А ведь были еще и военнопленные… В хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации фонде Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию преступлений оккупантов более чем достаточно материалов об этих преступлениях против человечности, совершенных в соответствии с приказами Маннергейма.

Обо всем этом известно любому мало-мальски интересующемуся историей Великой Отечественной войны человеку. Стоит ли удивляться такой бурной реакции на установленную в Петербурге мемориальную доску финскому маршалу? В российском обществе, консолидированном памятью о Победе, подобные вещи приводят к катастрофическим с политической точки зрения последствиям. И они уже очевидны.

На внешнеполитической арене подорвана проводимая Министерством иностранных дел работа по противодействию героизации нацистских пособников в странах постсоветского пространства. Трудно возражать против установки памятника тому же Гарегину Нжде или Степану Бандере, если государственное РВИО увековечивает память создателя концлагерей для русского населения. В украинских СМИ уже торжествуют: Россия-де, «потеряла моральное право осуждать “украинский фашизм”». Нет никакого сомнения, что вскоре этот тезис возьмут на вооружение и дипломаты. Российскому МИД в Генассамблее ООН теперь будет трудно убеждать другие страны голосовать за резолюцию, осуждающую героизацию нацистских пособников.

С точки зрения внутренней политики проблем не меньше. Вопреки рассуждениям РВИО о «преодолении раскола», доска Маннергейма этот раскол породила, причем прежде всего ― в лояльном власти «крымском» большинстве. Несистемная «либеральная» оппозиция установку доски либо одобряет, либо относится к ней нейтрально, а вот «крымское» большинство впервые оказалось расколото и искусственным образом поставлено в оппозицию к власти. Достигнутое в последние годы единение общества дало серьезнейшую трещину. Более того, была создана долгоиграющая «точка раскола». Доску Маннергейма уже облили краской. Что теперь делать властям? Выставлять у доски охрану? Если нет ― это будет повторяться снова и снова. Если да ― получится, что российская полиция охраняет мемориальную доску соорганизатору блокады. В этот раз атаковавшие доску люди скрылись; а что если найдется человек, который публично расколет доску и сдастся полиции? Его придется судить ― за уничтожение мемориальной доски организатору концлагерей для русского населения Карелии. Подобный процесс, вне всякого сомнения, вызовет еще большее общественное негодование и сильно ударит по власти. Причем в преддверии парламентских выборов.

Закрывать глаза на возникшие проблемы неразумно — необходимо принимать оперативные меры по исправлению ситуации. Насколько это возможно. И, разумеется, стоит задуматься о том, как предотвратить подобные инциденты в будущем.
Точка взлома Когда некомпетентность опаснее злого умысла Александр Дюков историк, директор фонда «Историческая память»